=Ластонька=



	По щучьему велению
	Идеика Эротизация русской народной сказки. На сегодня (05.06.2009) имеет около трети практически готового материала... Игровое поле Сказка проста?.. В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жил мужик-ратобор. И было у него три сына: два старших и один младший. Дифференциация по подходу к работе – два старших работали без проходных-выходных и слыли оттого умными; младший же не работал совсем никогда – по убеждению и со вкусом – оттого находился в ранге почтенного мудрого суфия или попросту деревенского дурачка. Ездили братья старшие по всему свету, в страны близкие и далёкие, видели многое-малое, трогали руками товар, да обретали в нажитку себе чего из обычного опыта. А младший, прозваньем Емелюшка, дневал и ночевал на печи, онанистически созерцая интро и экстра миры свои, напаривая в баньке оставляемых на́долго жён брательниковых, да изредка водясь в азарт-озорничание игр с их крохотнолетними карапузами. ~~ Вот как-то озимь, посереди декабрьских стуж правил Емеля себе на печи раскинувшуюся под ним старшу невестку Марьяну в потевше родимо гнездо так, что всё дале мокрела и охала телом всем и душой Марьянушка под вколотень-крепышом его втискивающимса. Стояла ночь… «Ух-ух!», говорил лишь над ней будто филин себе лесовой Емеля-мастак, нагоняя в разверсто-мохнатое лакомство разведённое под ним бело коленками на две стороны в ширь. «Ой-ой! Ой-и-ой!», вторила иму доверху горлицей в перекличь Марьянка-умелица, тесно соваясь по жару печи всей собою в пласта. Ёбсти старшу невестушку очень нравилось Имельке тогда. Оттого: серебрился пряной росой мягкий мех в подмыхах у иё над опавшими в страсти краями рукав от ночной иё ж сподницы, лихо шлёпался в звук порой нежно-льяный живот, груди мялись, ноги блуждали по согретому воздуху и дрожали в играющих ими коленах, а под самим очень трепетно, ведомо-чуственно и тешно себя подавала знать промокша до дрызга пизда иё… – Емелька, барсучий сын, сходи по воду! – неожиданной вестью повыискалась с под низов младша невестка Ала́: не терпелось ей, вишь, самой влезть в жарку притолоку, да указать разгорячённой свояченнице свой собственный путь в неба край… – С чего б т? – не прекратил, а так и ответствовал Емеля с печи, продолжая свой ставший невыносимо медленным сов в ядрёные недра разохоченной Марьянки-утешницы, што аж застоналась Марьюшке: «А-ааа-ххх!!! …». – Не охота, Ала́, вишь, мине! – А вот как понаедут братовья, што старши табе! – пригрозила, не в шутошную заозорившаяся уж Ала́. – Насуют табе палков под хвост вместо гостинцев и пряников, станешь знать! Ну, Имелька, пусти до иё! Ну!.. – Волшебное слово!.. – Пожалуйста?.. Сжалился Емеля над изомлевшею младшею, вздохнул будто протяжно лишь пару раз колотнув своё «Ух-ух!», да пошёл теснотою неотвязчивой из жмущих иму залупу ворот: – У-ух-ххх!!! – Ай-я! Айя!!! Я! Я! Я-яй!!! Ааа-ай… – завелась вся под ним в жуткий вой, испускаясь в поток, Марьяна-устатница, моча под собой всё насиженное Емелей гнездо-лежак, чуя крепко в прощальную покидающий иё добрые закрома рьяный хуй… – Емелюшка! Сокол ясный мой! Взьёба сладкая!!! – Давай-давай ужо! – торопила с низов иво ухмыляющегося, да обтирающего так и не позавершённый свой елдак о мелкоцветье-дерюгу, младша Ала́, взбираясь до Марьяны иму взамест… Делать нечего – за водой, так за водой. Взял Емеля, мастер пути, по бадье на рукав до тулупа свово, сладил тополиный треух, да и вышел в ночной звёздный мороз. Огляделся вокруг – не понравилось. Звёзды звёздами, а по воду темно што-то иттить… Сел, задумался – кто кого здесь пересидит: он сугроба или сугроб иго? Когда, долго коротко ли, глядь, а утра косые лучи золотят небо солнышком уж, месяц млечный с над леса любуется настающим румяным днём, да сорока пестрохвост свой пушит чудо-веером у иво прям над головой. Дело другое – встал и пошёл, в лес, на речку, до пролуби. Вот пришёл, раз-другой зачерпнул, полны вёдрышки, можно к девам в тёплый уют подаваться домой. Когда глядь, а в одном из ведёр щукой плещется рыба-невидаль: глаза будто речной изумруд, рот до ушей, чешуйки серебряно-радужки! «Отличный извод!», себе думает Емеля на ум, «Удачный какой оборот! Будет детям теперь, малышам, аквариумна небывальщина в живой уголок!». Да не тут… «Постой!», говорит ему, молча, в ответ щука дивная, «Не сноси меня, добрый Емелюшка, малым детям на взрослый резон! Потому как ни им, да и мне служба та не покажется. А отпусти ты меня ко щурятам моим, в вольны воды реки. Я же делом тебе отслужу совершенно иным!». «Ты чего, стало, рыба краса?», озадачился говореньем иё Емеля-мастак, «Я и так отпущу – не невольная ж ведь! А дел у меня и так ведь на весь белый свет, а?.. Свободною радость плыви!». Да и выплюхнул щуку ту из бадьи в речной всплеск. «Спасибо, Емелюшка!», говорит тогда щука иму, «А всё ж – услужу! Как что тебе снадобится, лишь шепни – по щучью велению, по моему хотению – и любая присказка сбудется, чего бы ни захотел!». Да и махнула, в прощанье, хвостом. Только Емеля што и успел, как смехом зайтись в иё весёло-изумрудны глазищи… – Так и чего ж теперь? – не прост путь суфия, желаниями своими побуждающего к рождению мир, и без числа тропы в иво том пути. – Говоришь «по велению»? Ну, тогда… А ступайте-ка вёдра мои до дому сами известной стегой… по щучьему велению, по моему, Емели_Безтапотка, хотению! Знать, пора… Зашевелились вёдра боками оструганными, да и тронулись. Забава Емельке на вид: идут, карячатся полные, крутыми боками стараются прыть-да-стать показать, вода в них краями ходит аж ходором, а ни капли на земь! Вот и чудо… Вот какая та щука на деле сноровица оказала себя! Ну и деревней, само по себе, смех пошёл и молва… ~~ День иной же настал: с утра рядились-мостились-мостырились ута-невестушки в баньку на чистый обласк - топили, играючись, ей дымоход; нагоняли проворну настырность рядом быть малышей; оверяли цветы по углам… Трансцендентный отсек - в огороде то ль, то ли в безднах безвременья: банька избушкою, да внекрыльцом… Емеля видал, как рубилась она из обнажённых сосновых стволов, да как складывалась в оконопачен уюта изгиб… Теперь что ж, сан-салон и детская здравница - не запамятуй… В раздевальне шум-гам - три и два: Ластя, Синиса и Ната-умница, а также Михаил и Ефрем Ротозеевы, оттого как по малу совсем уже на каждого лет - меньше даже, чем зим!.. Марьяна-умелица не справляется с ними, как с ватахо́й - то один обронил под скамью счастье-счастное, ищет жопою вверх, не раздеваеца, то одна запуталась в бантиках: делать что теперь будем с косой?.. Мишанька с Синисею кота принесли - тоже мыться! - а кот совсем небольшой, месяца три, как прозрел: ну куда ему мыться такому ещё? Он и думает всё время поэтому в дверь, как приоткроется чуть… В дверь же всё время вёдра протискиваются эти Емелькины - не долили, вишь ли, ещё, делавары таки!.. Зато Ала справляется. "Все построились! Руки вытащить из трусов! В кошки-мышки! Ховаться в углах! Я мышка-каза! Кто не спрятался - это не я!". И через миг всех, как ветром: можно где-то в парной отыскать теперь, если захочется… Емелю, правда, тоже сдуло, до нестройностей тех заодно. Ала к Марьяне махом одним - нырь под пизду: "Моя вкусная, лапа хорошая, можнараз?.." - Натка не успела раздеться, пока помогала мне их разувать… "А, фигня - там поскидывает…", тянет Ала сподний дым с каштановых кушерей Марьянки-обеспокойницы, "Так - ничё?" - в щепотку за губку подцепила пизду… - А Ластина ленточка?.. Ах, не щекочись!.. Хорошо… "Сладкая ты моя, ну пойдём уж тогда - разберёмся там с ихними ленточками… Ууу-м!.." Горяч поцелуй Алы-сводницы - Марьянушка и вся взвелась изнутри, чуть сама сразу не позабыла тут всё… Топкая нега в парниках, а в душевной льняной тепло-прохладный уют - всех расспыпало по углам, как горох!.. Где теперь дела делись?.. Где мысль вьётся в окружь-танце?.. Где нас может не быть?.. Кот малой и тот затеял отлежаться в углу - мурлычет, растянулся и греется под солнцем в окно… - Хочу писять! На мороз… - возле Алы Ефрем под пристенок пришёл до ей. - Пойдём, мама А! - Вон, с Марьянкой сходи - она твоя мать! - А она говорит, что мне - ты!.. Я с тобою хочу… ну, пошли!.. - Нет, она! Это она над купелью хихикала, когда из животика выпускала тебя, а я только за головушку теперь умную такую твою поддерживала!.. - Ала влёт-егоза, сиськи вострые, тёмны соски, под мыхами мех - отчего ж дитю не нарассказывать! - Ну, ладно, давай… Только на мороз не пойду… Давай тут… Подтянула за попу к себе и наставила-уложила на высунут-язычок свой пипетку потешную… - Ну?.. Да што-то пипетка с тепла-горяча распрямилась навдруг - заупрямилась… Ала так и так, и попу погладила, и пощекотала чуть-чуть - нет, не писписаеца… - Мушкина-бляха, ну ладно, пошли уж тогда!.. И за руку Ефрема с малым торчком его из дверей баньки вон. А на улице славный мороз - солнце палит вовсю, снег от искр разноцветится, што аж жмутся глаза!.. Села жопой в сугроб - даже жжёт с баньки мягко-пушистый заснежень-лаим!.. Зато у Ефрема плечики охватило морозцем вмиг и отлегло озорство - снова пипетка-пипеткою… Да и дело-то было за малым, сказалось лишь - Ала вмиг отпила, в пупик чмокнула и в обратную - кыш!.. На свой пристенок Ефрема, а сама посреди пораскинулась - с мороза негой тепло на все стороны… - А, я тоже хочу… Глаз открыть - а там Ластя пристраивается над веждами прямо иё… - На мороз не пойду больше!.. - Нетки, я так… Присела чуть ниже, наделась на носик-Ала, прошлась-соскользнула вниз и затяжно пружинилась в ротик губ… Затем вновь тишина, только солнце окном... Емеля, хоть и не под окном, а виден солнца зайчонка полёт: легко кружаться, да резвятся искринками в воздухе солнечным мячиком, у котёнка почти на носу… Думал впоймать… Да уж да!!! Куба-рех!!! Мама - йё!!! Для што тазик у вас под скамьёй!!! В общем мало ли брызг… - Ой, Синичка, Тошка купаться схотел!!! Этой версией обладал Михаил. "Не схотел!.. Балды какие-то!!", аш мяукнулось спросоня промокшему Антони_кэт… Но было и поздно уже: в помощь выдвинулось не много, не мало, а сразу троих - Синь, да Минька, да над ними Марьянушка… Нелегко может быть обучать неводоплавающих, но уже мокрых насквозь - лапку так, лапку так… Перед носом прозрачный ушат, а попробуй ступи… Не согласный он - Тошка - был… Но за согласие его крепко взялись Синис с Мишанькаю… Ну, а Марьяна за них: чтоб сами не лезли в тот таз ростом с котёнка же, с головой!.. Емельян стоек был - ему нужен лишь луч… Солнечный зайчик играл, да тропинкой прямой бередил… Искры сыпались сначала по лавке-стрехе, потом вздёрнулись чуть к потолку, а затем уж на аппетитные булки Марьянушки слёту вскарабкались… И вот видит Емеля себе, а крадётся зая от солнышка до Марьяны к пизде… Хороша ведь Марьянушка, когда так нагишом позагнётся в погибели три над хлопота-сокровищами своими… ага… Вот и попал!.. От меж булок, чуть вниз… а там тёмный рус уложенных водой завитков каштанится по губастому расщелку уже… Расщелок розовый у Марьяны, смешной, в зёв чуть хихикает словно над Емелькою-глупарём… Вот и дохикались… Встали оба. Сначала ёхор, потом уж Емелька стемяшился… "Маш, а сунуть тебе?!" Странн бывает вопрос… - Я, чур, подниз! Машка, иди на меня-тка! Присядь… - Ала с лавки на центре обрадовалась. Марьяна-умелица чуть присела над ей, в аккуратную губки раздвинула было, да Ала обхватилась за стан и всю влёжь на себя и притиснула: видай, Марьянка, теперь только смоля пизду!.. Емельян залупил зовный струк, подошёл, сунул в булки, в горячее, ниже взял, да провёл взад-вперёд… Схорошилось Марьянке по-сразому, вняло дух, зашлись ахом бока; распласталась белыми грудками по животу у Алы, засмеялась чуть вслух, да жопу вверх оттопырила, што от пояса в колесо!.. Емеля запхал… Ала только облизывалась, видя вверх над собой, как Марьянку красиво ебут, как расходятся на стороны иё мягкие волоса, да как золупится и малиновеет со стыда озорной похотник… Ей в подмогу смотреть, откуда не взять, появились тут же учёные и не совсем: Ната-старша привела с собой Ефрема малого узнать чё там с мамкой одной-другой делается - приподняла яйца Емеле до задницы и кажет, как в морскую красу входит баловень-шток… Не то всё же Синиска с Минькою - у них ведь дела: как узнать, что Тошка купаться схотел?! Не прост вопрос, потому то мурлыкает, а то передумает и не хочет смеяться в воде… А Ластя просто взяла и присела у другого края скамьи: Ала ноги совсем же бесстыже раздвинула во всю ширь, и целоваться можно теперь - очередь следующая: три разка только в краешек губ смеющейся солнцем маме Марьянушке, и один раз в настоящий почти поцелуй в тонко-нежные губы мамы Ала… - Я сейчас ей стеку весь берёзовый сок!.. Будешь пить, мама Ма?.. Я не дам тебе, и не жадничай - всё равно тебя там ебут… - на ушко секретом сообщила Ла_ста в русо-рыжие кучеряшки головушки Марье-умелицы. - Попью только немножко сама… И приникла совсем к задрожавшим аш чудо-створкам Алы. Ала прикусила губки свои где-то там от заструившегося тока ласки от снизу вверх… - Смотри, как мамке входит в карман поташок!.. - Ната сама заворожена была чудо деяньем, мягкие ме́шки сжимая в лапке, да потягивая наверх; а Ефрем тот и рот раскрыл от невидали… Только чует Емеля - снимается донизу зад у Марьянушки… Хорошо… Вынул конец… А она снова тычется, да повыше чутка… Эх-х-она!!! - А не смятится, Марьянушка-сень, подставляшка твоя?.. Нет ответа ему на вопрос - Марьянка пупок у сестрицы-Ала дрожью кончиком язычка вся обводит-облизывает… Он и вдул!.. - Ого!.. - Ага!.. Рот, Ефремка, покрой - сорока-белобока влетит!!! - Нати прыснула в кулачок. - Видишь - мамку в попки дырку ебут!.. Марьяна зазнобилась: шатко ходит поршень-ходун, лаком Алы животик до дрожи аж, пизда своя соками чавкает… - О!.. - Ала губки разбрыкнула во всю ширь, как увидела, што Марьянка сейчас уже больше не выдержит… Марьянка-умелица станом всем задрожала у Емели в руках и пошла в осторожную - прыск, да прыск!.. - Смотри - побёг с мамки берёзовый сок!.. - Натка с Ефремкой глазами в одно. - Ох, и росна же мамка Машка у нас! Глядь-ка, глядь - так и цвиркает в каждый качок!.. Емеля медленно взад выводил, а вперёд не жалел - вот и цвиркало так, што пошти перехватывало дыханье у Марьюшки, а у Алы звоном журчали о ротика нутрь хрустально-горячие струйки иё… Ала и не выдержала: Ластя в губках мордашкою прячется, Марьянка спускает свой ток, дрожат Емели муде… - Мама Ма, я попью?.. - на чуть отстранила дыхание Ластя от защебетавшей от счастья пизды… - Сейчас обрызгаеца мама Ала!.. - Ах..га… моя ластонька… - Марьянка лишь возвращалась с высей издалека… - По..пей… Ластя и вницалась в нежь Ала-цветка слышать медовый напев Ала-струн… Ала стонала и лакомилась, уж прижав к себе Марьянкину радовицу в полный лёт… Хуй прыскался внутрь до Марьянушки… Ната с Ефремкою бережно оглаживали ей бока и вмявшиеся в животик к Ала шарики грудок… - Нат, помоги… - Ластя отдвинула мамку Ма от животик-Ала и мягко лапкою толкнулась чуть выше лобка. - Мама А хочет писять - не видишь же?! "Не хочу! Не хочу!", пыталась отбрыкаться в мыслях Ала, но ни движения, ни мысли, ни застигнутый мягкой Марьянки накрывашкой-ротик не хотели ещё её слушаться… - Вот одманщица!.. - возмутилась Ла_ста и в три ладошки с Наткою принялась тискать нежно-щекотно животик-Ала. - Мама Ма, я ей много нассыкала в рот, вон какая надутенькая - сейчас Ала опрудится!.. Будешь, да?.. Тогда не зевай!.. Четвёртая ладошка коснулась чуть трепетных губок Алы, щекотнула под попкой внизу, чуть раздвинула пальчиками, ещё щекотнула навлёт, ещё… ещё… - Ну вот и пис-пись… Ма - ага! Золотой фонтанчик росистой слюды смешно подпрыгнул вверх и закачался, улавливаемый малиновыми сложенными в колечко губками Марьянки… - Ой!.. Всё! Всё!.. Всё!!! - давала Ала ещё ручейные струйки в подставленный рот… - Всё же!.. Всё… - Нетушки - и не всё! - Марьянка взвелась на озор. Распрямилась и выгнулась, натянулась губами в пальчиках на ротик Алы и пустила через себя… Протяжно-вдолгую журчал ручей в скрытом ротике, Ефремке хихикалось, Ната по очереди с Ластей дотрагивалась кончиком языка до дрожащих ещё влажных губок-Ала… - Всё… - Ала поцеловала в пизду напоследок Марьянушка и прикрыла в полной заворожь-неге глаза. Емеля насунул свой ещё донапряжный конец Марьянке в разверстые щель-кушери и тоже наддал… - Ой, как мячик теперь!.. - Марьянка стояла на вширь раскрытых ногах над заворожённой в полусон аж Алой и осторожно посмеивалась, давая потрогать Ласте с Ефремом надутый Емелей живот: со смеху чуть прокапывалось на щёчки и губки Алы… - Умоем же мамочку? - Ната-умница смотрела к Марьянке в глаза и тянулась ладошками к нижним тёплым иё губам. - А? - Ала влёт-устало приоткрыла глаза. - Надо, надо умываться… - Ната втиснула ладошки к мамке меж ног и развела сильно в стороны… - А-аах!.. - забилась разлетающимися мокрыми прядями под Марьянки пиздой в златых водопадах Ала, тщетно пытаясь не захлебнуться от со смеху… - Ах!.. Ах… Ах!!! - По щучьему велению, по моему хотению - душ!.. - кивнул Емеля разок, и бадейки-полна враз от полок наверх пососкакивали, да опрокинулись хором вниз... В этот раз Тошка прыгал уже наравне со всем босоножием… Не понял же ничего - как купаются тут? Для зачем?! Что куда?! Да штоб я с вами ишщо раз пошёл!.. Но и в другой раз, однако, присутствовал, хоть мылам так и не обучился совсем... Мочалки правда любил… И вот на день другой стало так - што кончаются печные дрова: от с усердия оттопились невестушки в баньке-то!.. Весь запас, почитай, и ушёл… Пиздуй, Емелька, теперь в стройный лес - испроси сушняка себе может быть!.. И дети малы-то спят ещё у авроры-зари на лучах, а Емеле зажоворонковалось навдруг: вышел в двор, сани вывел из ангара-сарай, да коней уж тревожить не стал - ступай, говорит, мои сани в лес сами, ведь я слово знаю волшебное!.. Приехал так - уж рассвет во всё солнце вокруг. Дров, само собой, нет. И грибов. И травы даже нет. Есть сугробы снега кругом - не нужны? Ну, он шапку на сторону, пальцы в бороду, смех по усам: утро-доброе, здравствуйте!.. Леший заведующий? А ответом лишь звон-тишина: "До весны, мол, просил не будить!.." "Ну что ж - приехали!..", мысль такая взялась, "Прийдётся нам, санки, самим дров-сушняк добывать!.. По щучьему велению, по моему, распиз..яя, хотению - лезьте сами дрова в сани!.. Но аккуратнее…". И поехал домой. По пути, конечно, насыпалось вплотную так, што и самого чуть видать из-за гурьбы!.. А дорога деревней ведь - не учёл. Людям бы поздороваться с ним, мол утро-доброе, у колодца как раз бабий слёт - мож заглянем? - и далее так; а он сидит по за дровами, как сам пенёк недотёсанный и курит лишь людям тем вслед; пока учёл недогляд - уж приехали: здравствуйте, девоньки! А у людей ведь вопрос на вопрос - как можно совсем без коней за дровами сухими упрятаться так, что всегда выходной??? А вопросы тем временем и деревнею той порешено было не дуракам задавать, а царям. Потому как и там же ведь был царь!.. ~*~ Царь, спору нет, не совсем штобы прямо взять - царь! Потому как если и было за что, да не совсем по правилам было бы - брать… Царём у них в тридесятом государстве была Царевна-Наложница - звалась Несмеяною… ...
		Версия 0.0 2007